– А кто этот парикмахер Смазновский? – поинтересовался Сухих.

– Это кто-то из людей Белова. Я знаю только то, что он поляк, болтливый, как все парикмахеры, хорошо говорит по-немецки. Внешне – чрезвычайно лояльный к власти человек….

На прощание Сухих задал еще один вопрос:

– Скажите, а как складываются ваши отношения с майором Диксом после не слишком удачной, как вы выразились, битвы при Щаче?

– Да, пожалуй, и никак. Я видел его один раз в ресторане, он очень вежливо поздоровался – и все. Но мое непосредственное начальство стало относиться ко мне очень предупредительно. Видимо, меня начали считать человеком ГФП. Это и к лучшему. Никто не станет задавать вопросов, с какой целью я постоянно езжу на казенной машине за город. У меня, конечно, есть объяснение…

– А какое, можно узнать?

– Самое правдивое. В этой деревне живет одна симпатичная девушка… Я добился ее освобождения от угона в Германию. Всем все понятно. На обратном пути я хорошо хлебну коньяка, чтобы было видно – я неплохо провел время. Но все-таки чем меньше у начальства вопросов, тем лучше. К тому же почему вы решили, что это сражение было расценено как провал? Разумеется, я не знаю, какие выводы сделали в ГФП, но в газетах кричат о блестящей победе над партизанами. Возможно, Дикс убедил свое начальство, что именно так дело и обстоит.

17 июня, Слоним

На КПП при въезде в город никаких вопросов не возникло. Фельдфебель бегло просмотрел документы и с явным уважением поглядел на Сергея, одетого в потертый полевой мундир Ваффен-СС, украшенный боевыми регалиями (кроме перечисленного выше особист добавил на мундир Мельникова еще и значок за ранение). Глядя на такую беззаботность, разведчику стало даже немного обидно. В тридцати километрах действовало крупное партизанское соединение – а они тут и в ус не дуют.

Мельников, сохраняя, как ему советовали, надменный вид, бросил:

– Фельдфебель, вы знаете, где тут находится улица… Тор… Тор-говая? Черт бы побрал эти русские названия!

– Так точно, штурмфюрер[48], знаю! Надо проехать следующим образом…

Поблагодарив начальника поста величавым кивком головы, Мельников направил машину в Слоним.

* * *

…В городах такого размера Сергей не бывал с самого начала войны. Поэтому вокруг он смотрел не только внимательно, но и с большим любопытством.

Город был так себе, состоящий в основном из одноэтажных домов, только ближе к центру стали появляться строения в два этажа. Удивляло большое количество церквей – как православных, так и католических. Судя по всему, большинство из них были действующими. Мелькнуло и сильно обгоревшее здание культового вида, стены его были расписаны по-немецки всякими похабными словами. Синагога, наверное.

Война Слоним, можно сказать, и не разрушила – наши откатились по этой территории, практически не задерживаясь. Но о войне напоминало множество патрулей – как немецких, так и состоящих из полицаев. Впрочем, мирные жители, которых было на улицах немало, двигались, не обращая на патрули никакого внимания. Еще было заметно, что многие дома пусты. То ли в них жили те, кто успел уйти на восток, то ли евреи, которые теперь… понятно где. Говорят, раньше в этих местах их жило много.

Более всего поразило Мельникова довольно большое количество магазинов и прочих частных лавочек. Выглядели они большей частью довольно убого, но тем не менее имелись. Впрочем, что удивляться? Советская власть была тут меньше двух лет. Понятно, что при немцах многие частники, вынужденные в тридцать девятом прикрыть лавочки, тут же снова закрутили свои коммерческие дела. По словам разведчиков, бывавших в городах на востоке Белоруссии, в них тоже завелась кое-какая коммерция, но там все было куда скромнее. Всякие рестораны и казино для немецких офицеров там держали, в основном, те же немцы. Интересно, а как тут?

Улица Торговая была почти в самом центре. Указанное заведение «только для немцев» Мельников нашел почти сразу. Это было двухэтажное кирпичное здание, в котором помещался то ли ресторан, то ли казино. Над подъездом висели два немецких флага, под которыми скучали двое часовых. Что самое главное – вокруг притулилось несколько машин, в том числе одна – родная сестра той, на которой приехал разведчик. Словом, место бойкое, внимание на людей в форме тут никто не обращал.

Мельников вылез из машины, прихватив с собой автомат и толстую, очень красивую палку. Наличие первого объяснить можно было легко – он же ехал через партизанские леса. Второе порекомендовал ему Сухих, опасавшийся за отсутствие у Мельникова должной военной выправки. В самом деле, с выздоравливающего раненого какой спрос? В таком сочетании – боевого оружия и недолеченной раны – не было ничего необычного. Мельников и сам встречал среди убитых и пленных немцев офицеров даже с протезом вместо кисти руки. Особенно в последнее время. Как признался один из них, в фатерлянде, в Германии, фронтовику было как-то неуютно…Лучше уж среди своих, на фронте.

Хромать Мельников умел. Он вообще много чего умел в смысле лицедейства. Еще в школе Сергей влюбился в одноклассницу, мечтавшую стать Любовью Орловой и потому не вылезавшую из драмкружка, расположенного в местном Доме культуры. Вот Сергей и подался в этот самый драмкружок. Самое смешное, что руководитель, интеллигент из «бывших», к его однокласснице отнесся с полным равнодушием. А вот от Мельникова был в восторге.

– Молодой человек! У вас явный талант! Вы вполне сможете стать профессиональным актером! – часто повторял он на репетициях.

Становиться актером у Сергея и в мыслях не было: он мечтал стать офицером-танкистом. Так что кружок он скоро бросил. Но вот этот природный актерский талант не раз выручал Мельникова за годы партизанской деятельности. Особенно когда Мельников надевал форму врага. Вот и теперь, он, кажется, уловил стиль и манеру поведения: двигался, сильно прихрамывая, но очень гордо выпрямившись, бросая вокруг надменные взгляды – на этих тыловых крыс, которые тут жиреют, в то время когда истинные сыны рейха проливают свою кровь на фронте, сражаясь против большевистских варваров.

Впереди показался патруль. А вот это уже неприятно. Двое солдат во главе с унтер-офицером, на шеях у них висели фельджандармские гридни. Эти могут и пристать. У них прав много. Но жандармы посторонились перед раненым фронтовиком, почтительно ему откозыряв. Хотя патрули вроде бы имели право не приветствовать офицеров, если те непосредственно к ним не обращались. Уважают, гады! Или, хоть и жандармы, но с эсэсами предпочитают не связываться.

Парикмахерская отыскалась в здании, первый этаж которого был отштукатуренным, а второй – сложенным из почерневших бревен. Узнать место было нетрудно. Над дверью висело изображение ножниц и гребня. Это даже китаец поймет.

Мельников толкнул входную дверь, где-то над головой звякнул колокольчик – и разведчик огляделся. В помещении никого не наблюдалось. Оно было небольшим, но очень опрятным. Имелось одно кресло, рядом с которым громоздились всякие парикмахерские причиндалы и сильно пахнущие флакончики. На стене красовался портрет Гитлера, большой, но написанный не очень уверенной рукой. А вот напротив… Это была листовка на трех языках, в которой за голову «предводителя бандитов» Асташкевича предлагалась награда – 100 тысяч марок и 50 килограммов соли. Ну и как всегда – спирт, керосин, спички. За год командир бригады поднялся в цене в десять раз.